Доклад на научно-практической конференции 25-26.08.2008 в Москве
Чтобы сказать что-то разумное и полезное о (и для) российских немцев XXI века, нельзя не обратиться к анализу предшествующего периода.
Подробные исследования ушедших эпох истории нашего народа (я здесь имею в виду этнос российских немцев и ничто иное) в рамках короткого доклада на этой конференции – «Российские немцы в XXI веке» – явно неуместны, но в ходе изложения своих мыслей я всё же буду приводить некоторые суждения и делать выводы, основания которых лежат в прошлом.
Являемся ли мы до сих пор заложниками российско-германских противоречий, приводивших даже к войнам между этими государствами?
Объективны ли такие противоречия, исторически обусловлены, или прав миролюбивый добродушный обыватель, упрямо твердящий, что во всём виноваты «политика» и политики?
Что же мы, российские немцы, являем собой сейчас, на исходе первого десятилетия XXI века? Российские немцы – это один из народов России или некий «осколок Германии» на российской земле? Правомерно ли называть российских немцев частью германской диаспоры? Какой этнологический статус присваивает российским немцам современная наука?
Есть ли будущее у нашего этноса, и каким оно мне представляется?
Ответы на первые два вопроса и попытку ответа на третий, судьбоносный вопрос и содержит данный доклад. Кроме того, я попытался охарактеризовать современное движение российских немцев, каким оно мне видится на современном этапе. Кстати, этот вопрос является в значительной степени определяющим. Ведь судьбу народа определяют мысли и действия его организованной части. Эта тема корреспондирует с попыткой ответа на третий вопрос.
Доклад будет прочитан с большими сокращениями.
1. Россия, Германия и российские немцы
Для российских немцев как этноса судьбоносными являются только два эпохальных события – манифесты российской императрицы Екатерины II 1762-63 гг. и Вторая мировая война, более точно – Великая отечественная война советского народа 1941-45 гг. Я бы отнёс к подобным эпохальным событиям нашей истории ещё и последний массовый (уже постперестроечный) исход нашего народа на благословенный Запад, на свою историческую родину. Все иные исторические события играют в судьбе российских немцев подчинённую, второстепенную роль, хотя в локальных временных и пространственных масштабах они и выглядят в какой-то мере определяющим образом. В качестве подобных немаловажных вех в становлении и самочувствии нашего этноса можно выделить деяния российских имперских, советских и российских постсоветских властей, разнеся их по двум реестрам. Первый из них (назовём его «проэтническим»), казалось бы, весьма куцый, способствовал, тем не менее, зарождению и становлению этнической группы российских немцев и даже определённому её развитию. Второй, гораздо более обширный, список таких деяний, поставивших в конечном итоге наш этнос на грань исчезновения, как раз и завершается событиями военной и послевоенной эпохи, где «антиэтнические» акты и действия властных структур перемежались с прискорбными фактами их откровенного бездействия, что также по существу носило «антиэтнический» характер и привело в конечном итоге к безудержной (и «безвозвратной») массовой эмиграции наших соплеменников из России (нашей настоящей Родины) на «родину предков».
Даже беглый анализ истории немцев в России показывает, что первоначальное благоволение им со стороны государства (скорее, российских монархов) навсегда сменилось в период правления Александра II перманентным противостоянием этноса и власти, всё время пытавшейся этот этнос нивелировать, подчинить все его потуги к самобытному развитию интересам государства как такового. Либеральные реформы Александра II, несомненно, имели положительное значение для последующего развития российской государственности. Однако проводившиеся в те годы мероприятия имели негативные последствия для российских немцев ввиду нарушения сложившегося между данной этногруппой и государством равновесия. Я думаю, что до этого момента немцы-колонисты жили настолько автономно и изолированно от жизни государства, на территории которого они поселились, что никакими «российскими» немцами они себя не ощущали. И именно лишь в эпоху Александра II власть им «властно» напомнила, что они таковыми всё же являются. В периоды обострения этого конфликта, основанного на объективной несовместимости интересов сторон, вовлечённых в противостояние – полиэтничного государства и одной из его этнических групп, немцы отвечали на давление властей всплесками эмиграции. В этом противостоянии к настоящему времени власть, наконец, одержала окончательный верх, выплеснув, правда, при этом вместе с водой и ребёнка. Немецкое население страны катастрофически сократилось.
Сейчас один российский немец приходится на 33 км2 российской территории. Численность наших собратьев на территории Германии сейчас в 4,5 раза преиышает число оставшихся в России. Мы дезорганизованы и уже вряд ли имеем хоть какое-то существенное влияние на политику российского государства в каких-либо сферах жизнедеятельности общества, в том числе и в отношении своей судьбы.
Гармоничная коэволюция государства и этноса не состоялась.
Полиэтничное государство не может терпеть на своей территории пассионарных этносов, которые объективно обречены на агрессивное поведение по отношению к своим соседям, да и к самому государству, сдерживающему их свободное развитие. Для полиэтничного государства это постоянная головная боль. Но российские немцы никогда за всю свою историю подобной угрозы для российского государства не представляли. О какой-то их пассионарности – в отрыве от формирующейся независимо от них, пассионарной, наоборот, на протяжении всей своей истории, германской нации – говорить даже не приходится. Так зачем же российскому государству понадобилось буквально «добивать» российских немцев как этническую систему? Всё дело всё таки в нашем германском происхождении.
Мир в целом есть система открытых, термодинамически неравновесных, обречённых на конкурентное развитие систем. Социум как подсистема мира в целом также является системой таких систем. В зависимости от определяющего критерия подсистемы социума могут являть собой либо расы, либо этнические системы, либо иные однотипные социальные системы и т. п. Социум можно также рассматривать и как систему находящихся в постоянном конкурентном развитии государственных образований и территорий (в настоящий момент на политической карте мира 192 суверенных государства-члена ООН, Государство-город Ватикан, 11 государств с неопределённым статусом и 36 зависимых территорий с постоянным населением). В Европе на разных этапах её истории всегда было несколько конкурирующих центров силы, своего рода геополитических подсистем социума. С превращением Руси в Россию последняя также становится одним из центров (полюсов) европейской политики. Германия вступила в конкуренцию с Россией за лидерство в Центральной и Восточной Европе позже, с усилением прусской гегемонии на немецкоязычных территориях и образованием второго рейха. Первые российские императоры рассматривали Германию скорее в качестве заповедника невест благородных кровей, нежели в роли геополитического соперника России. Всё изменилось ко второй половине XIX века. Теперь уже и России в противовес Германии приходилось искать себе геополитических союзников. Началось перманентное соперничество этих двух держав не только за влияние на разделяющей их территории стран-лимитрофов, но и в других регионах мира. И на такое противоборство они, по сути, обречены. Оно будет продолжаться до тех пор, пока у них не найдётся общий геополитический соперник, более сильный, чем каждая из этих держав в отдельности, либо начавшиеся процессы глобализации сомнут и переплавят в нечто новое современные геополитические реалии.
Как уже отмечалось выше, протекционистская политика российского правительства в отношении российских немцев завершилась с воцарением на российском престоле реформатора Александра II, когда геополитические противоречия между Россией и Германией стали набирать силу, а особый привилегированный статус немецких колонистов стал противоречить духу проводимых императором буржуазно-демократических реформ. Сменивший его на престоле сын Александр III уже окончательно перевёл Германию в разряд противников России. С тех пор отдельные тактические компромиссы между Германией и Россией стали возможны лишь на фоне постоянного стратегического геополитического соперничества. Это обусловило двойственность положения немцев в России, с одной стороны, и положение их как разменной карты в большой политике, с другой. Такое положение нашего этноса продолжается уже более 130 лет. В периоды обострения геополитического соперничества между нашими странами российские немцы попадают под молот репрессий, на что они отвечают, в первую очередь, эмиграцией.
Статистика свидетельствует, что немецкие крестьяне в России оказались значительно плодовитее русских. Сколько же пришлось рожать немецким женщинам, чтобы даже после многочисленных эмиграционных потоков немцев из России в ней осталось ещё на период последней Всероссийской переписи (на 9 октября 2002 года) более 597 тысяч российских немцев. Это впечатляет.
2. Об этнолологическом статусе нашей этнической общности
Так кто же мы, российские немцы? Каков этнологический статус нашей общности? Диаспора, ирредента, конвиксия, консорция, субэтнос, или всё же один из народов России? Поначалу я был уверен – мы, российские немцы, являемся автономным, самобытным этносом, одним из российских народов, в нашем случае – германского происхождения. С вхождением в ряды немецкого общественного движения в нашей стране на заре 1990-х я это твёрдо усвоил (естественно, раньше я об этом не задумывался). Нас называли ( и мы назывались) тогда ещё советскими немцами. Меня это, правда, немного коробило. Вслушайтесь, как это звучит: «советский татарин», «несоветский чувашин». Я понимал, что это определние – советский – несёт всего лищь географическую нагрузку, но мне всегда чудился здесь ещё и идеологический подтекст, поэтому я предпочитал употреблять упрощённый этноним «немцы», хотя опять же ощущал, что германские немцы – это нечто совсем другое, основательное, «настощее».
Широкое употребление в нашей среде этнонима «российские немцы», начавшееся с распадом Советского Союза, я встретил с большим интересом и даже радостным изумлением. С одной стороны, что уж тут такого было нового в этом термине? Речь также шла, в первую очередь, о геграфии, здесь имелась в виду Россия как часть бывшего Советского Союза. Но, вспоминалось мне, ведь и сам Советский Союз на Западе всегда назывался, как правило, просто Россией, на худой конец – Большой Россией. Перед моим мысленным взором возникала Россия с её историей, роль российских немцев в которой трудно переоценить. Моя очередная статья в одном из татарстанских журналов так и назывется: «Немцы принесли цивилизацию в Россию».
Первое (не только в географическом контексте) обоснование этнонима «российские немцы» я услышал, если не изменяет память, из уст Г. Г. Вормсбехера. Якобы, уже к концу XIX столетия стало появляться у немцев Российской империи чувство общности их судьбы (судеб) на этой земле, правда, в сугубо зачаточном состоянии.
Я взялся анализировать этот вопрос и пришёл к выводу, что у нас до 40-х годов XX века не сложилось единого этнического самосознания, мы не ощущали себя одним народом. Мы никоим образом не могли являть собой единую этническую общность как минимум по четырём причинам: 1) по местам «выхода» наших предков с территорий будущего германского государства (единой германской нации тогда ещё не было); 2) по местам расселения их на различных территориях на новой родине, изолированно друг от друга, что привело к образованию различных локальных этнических групп, консорций и конвиксий нашей этнической общности (поволжские, новороссийские, закавказские, волынские немцы, а позже, на базе дочерних колоний – бессарабские, донские, «столыпинские» и пр.); 3) по религиозной принадлежности (наши предки делились поначалу на лютеран, реформатов, католиков, меннонитов и православных, а сейчас в наших рядах немало также баптистов, адвентистов, пятидесятников, новоапостольцев. атеистов и т. д. – но это уже темы другого доклада); 4) по социальной принадлежности: дворяне, мещане и крестьяне друг с другом практически не общались (культура российских немцев отчётливо дифференцирована на городскую субкультуру и субкультуру селян-колонистов. Все мы, находящиеся в этом зале российские немцы, из вторых). Кроме того, исходным пунктом миграции немецкого населения по территории России были также окончательно присоединённые к ней в XVIII веке прибалтийские земли, особенно Эстляндия и Лифляндия (речь идёт о так называемых «остзейских немцах» с весьма самобытной историей). Наконец, в 1920-е годы сообщество немцев в СССР пополнилось некоторым количеством немецких и австрийских коммунистов, перебравшихся в единственное в мире социалистическое государство.
Конечно, правы все те историки, что отнесли формирование российских немцев как уже сложившейся этнической системы лишь к 1940-1950-м годам, т. е. к результатам последней страшной войны, когда разрозненные группы выходцев с германских земель, испытавшие общую трагедию, были переплавлены в горниле репрессий в некое единое целое. Российские немцы приобрели черты определённой этнической общности, лишь пройдя к концу своей истории единый исторический путь. Будучи столетия разными, мы, наконец, стали, чем-то единым. Нас сплотило единое горе.
К концу 1990-х мои представления об этносе российских немцев обогатились некоторыми гумилёвскими соображениями, который называет карел, этих прибалтийских финноугров, «субэтносом русского народа». И я стал представлять себе современных российских немцев как «субэтнос немецкого (германского) и русского народов». (Сначала это были немцы, которые с течением времени стали смешиваться по культуре, а впоследствии даже и по крови с окружающими народами, в преобладающей степени – с русским.)
Ещё позже я явно ощутил, что далеко не все игроки на политической арене решения вопроса российских немцев считают последних одним из народов России. Таких «игроков» на политической арене в решении этого вопроса минимум четверо. Для экономии отведённого на доклад времени пронумеруем их. Первый игрок – это пресловутая «германская сторона» в решении вопроса российских немцев. Второй – руководство Федерального координационного совета общественного движения российских немцев (ФКС), ФНКА российских немцев и ассоциации «Гемайншафт» («команда Баумгертнера-Келлера»). Третий игрок – т. н. «российская сторона». Четвёртый игрок – МСНК («команда Мартенса»). Первые два игрока исходят в решении вопроса о судьбе российских немцев из «права крови», два последних – из «права почвы».
Поскольку меня слушают не только учёные, но также общественники и чиновники, напомню для них предысторию и сущность понятий «право почвы» и «право крови».
На гражданских критериях национальной принадлежности, на «праве почвы» основаны универсалистские и эгалитаристские идеи Просвещения и Французской революции и практика государств-наций.
Этим идеям противопоставляются отражающие восточноевропейскую реакцию на западноевропейское Просвещение гердеровские идеи непроницаемых перегородок между культурами, идеи изначальной принадлежности человека к закрытому сообществу, «права крови», этнических наций и, соответственно, практика более или менее «чистых» этнических государств, обособления этнических меньшинств.
Кстати, в современной России этот исторический спор продолжается между федералами из команды В. А. Тишкова («почвенники», гражданские националисты) и регионалами из нацреспублик («кровеносцы», этнические националисты). Наиболее яркий представитель последних – до недавнего времени политический советник М. Ш. Шаймиева, директор Института истории АН РТ, директор АННО «Казанский институт федерализма» Рафаэль Сибгатович Хакимов. Ad hoc во всех северокавказских российских республиках «право крови» подавило «право почвы», подобные тенденции довлеют также в Татарстане и Башкортостане.
Но вернёмся к нашим верблюдам, zu unserem Kamel. В дополнение к поиску ответа на вопрос, являются ли российские немцы одним из народов России, коснёмся заодно и вопроса о применимости термина «диаспора» к российским немцам.
Термин диаспора (с древнегреческого – рассеяние) применялся когда-то к различным народам Средиземноморья (греки, римляне, финикийцы, мигрировавшие на вновь завоёванные территории с целью колонизации и ассимиляции последних). С созданием Септуагинты (собрание переводов Ветхого Завета на древнегреческий язык, выполненных в III—II веках до н. э. в Александрии), слово диаспора стало использоваться почти исключительно для обозначения евреев рассеяния, изгнанных из Иудеи вавилонянами в 586 г. до н. э. и римлянами из Иерусалима в 136 году (уже н. э.).
В современном значении термин «диаспора» стал использоваться с конца XX века, перестав быть связанным исключительно с еврейским этносом. Рассеяние становилось все более частым явлением, и возникал вопрос, что следует, а что не следует называть «диаспорой».
Общепринятого строгого определения понятия «диаспора» не существует. Этот термин характеризует устойчивую совокупность людей единого этнического или национального происхождения, живущих за пределами своей исторической родины и имеющих социальные институты для поддержания и развития своей общности. Исследователи предлагают наборы характерных черт, типичных для диаспоры. Вот пример такого набора: (I) рассеяние по отношению к своей изначальной родине, часто насильственное; (2) в альтернативном варианте – экспансия за пределы родины в поисках работы, с торговыми целями или для удовлетворения более далеко идущих колониальных амбиций; (3) коллективная память и мифологизация утраченной родины; (4) идеализация воображаемого наследия отцов; (5) возвратное движение; (6) сильное групповое этническое самосознание, сохраняющееся долгое время; (7) неспокойные отношения с обществами-хозяевами; (8) чувство солидарности с этническими собратьями в других странах; (9) возможности созидательной и обогащающей жизни в странах-хозяевах, проявляющих терпимость.
Традиционно выделяемые диаспоры действительно обладают всеми или многими их этих черт. Но в других случаях отнесение к диаспоре сообществ, обладающих теми же (!) чертами, оспаривается. Так термин «диаспора» не употребляется, когда говорят о потомках британцев в Австралии, Новой Зеландии, Южной Африке, Зимбабве, Кении, Канаде или Соединенных Штатах. Не применялся он и не применяется и к многочисленным немецким колониям в Центральной и Восточной Европе, в том числе на Волге (все они прекратили существование после 1945 года) или в некоторых странах Латинской Америки.
По-видимому, для людей, оказавшихся в рассеянии, возможно не только коллективное сознание пребывания на чужой земле, которая противопоставляется утраченной собственной родине, но и альтернативное ему коллективное сознание обретения новой родины, когда рассеяние не ведет к «диаспоризации». Вышеупомянутые лидеры общественного движения российских немцев (1-й игрок) в своих суждениях исходят из последнего варианта. Германское руководство исходит, наоборот, из наличия у российских немцев (повторяю!) «коллективного сознания пребывания на чужой земле, которая противопоставляется утраченной собственной родине», откуда они некогда выехали. Российское руководство, полагаю, в этом вопросе так и не определилось. Для него, кстати, легче и проще склониться к т. н. «германскому» варианту. Тогда автоматически сходит с повестки дня вопрос о необходимости полной реабилитации российских немцев как этноса, как одного и репрессированных, но так до конца и не реабилитированных народов России. То есть российские немцы не один из российских народов, а всего-навсего германская диаспора, то есть нечто нероссийское, чужое.
Но если допустимы две крайние ситуации, то возможно и даже неизбежно существование большого количества переходных, промежуточных вариантов, «полудиаспор» с разной степенью идентификации себя со «своим» сообществом и с обществом страны-хозяина. Из вышесказанного вытекает трудно оспоримый вывод об этнологическом статусе российских немцев – это «полудиаспора», или, как я излагал эти же мысли в иных выражениях, «субэтнос сразу двух этносов – германского и русского».
Конечно, бесконечно долгое «сидение на двух стульях» невозможно. Противоречия между «правом крови» и «правом почвы» заставляют делать выбор. Ритм жизни ныне резко ускорился и с ускорением информационно-технологического прогресса и развитием глобализационных процессов ускоряется далее. В этой связи меняются и функции диаспор. Современная диаспора становится временным прибежищем человека, рано или поздно он, его дети или, в крайнем случае, внуки должны сделать выбор и либо вернуться на (историческую) родину («право крови»), либо полностью раствориться в новой социокультурной среде («право почвы»).
Этот выбор часто оказывается очень нелёгким, ибо его приходится делать на фоне глубокого кризиса традиционных принципов социальной интеграции, который можно назвать кризисом этнокультурной идентичности, или кризисом этничности. Модернизация необратимо разрушает средневековые, а может быть, и более давние перегородки между этнорелигиозными и/или этнокультурными сообществами, обесценивает принципы их социальной интеграции и требует выработки каких-то новых принципов интеграции, имеющих неэтническую основу. Как это всегда бывает, старые принципы не уступают место без боя и мир на долгое время превращается в арену противостояния двух идеологий и двух политических практик.
Заметим, что лидеры общественного движения российских немцев в лице ФКС, ФНКА и «Гемайншафт» не находят взаимопонимания с так называемой «германской стороной» в решении проблем российских немцев. А ведь и те, и другие исходят из «права крови», в отличие от позиции МСНК, стоящего больше на почве «права почвы» и находящего, однако, взаимопонимание с пресловутой «германской стороной» (она, кстати, здесь также достойно представлена). Всё дело как раз в том, что германская сторона исходит, как я отмечал выше, из классического понимания термина «диаспора» в приложении к российским немцам – это часть германского «рассеяния», некий «осколок Германии на российской земле». В выражении «право крови» они «чуют запах» «собственно германской» крови. Лидеры же ФКС «стоят на крови» «искусственно конструируемого», по внутреннему убеждению германской стороны, самобытного этноса российских немцев. В этом-то и кроются глубинные причины расхождения позиций этих двух игроков на политической арене решения проблем российских немцев.
Первый и третий игроки – германская и российская стороны – склоняются, как я уже говорил выше, к взаимопониманию. Но в данном случае – уже на почве «права почвы». Конечно, каждая из сторон имеет свои основания для почвенничества. Германская сторона укореняет российских немцев на территориальной «почве» Германии (ещё раз игра слов), ассимилируя всё российское, наносное. Российская же сторона намерена вмонтировать их в структуру формируемой российской нации. Но ведь германская сторона продолжает «свою игру» с российскими немцами и на российской территории. На первый взгляд, здесь налицо непримиримые противоречия. На поверку же, здесь всё мирно и мило. Германская сторона делает своё дело, помогая всего-навсего отдельно взятым гражданам России немецкого происхождения. Российская сторона спокойно взирает на этот процесс, рассматривая остатки российских немцев на своей территории как безобидный и в чём-то даже полезный мост для осуществления контактов между отдельными людьми и народами в целом. Объективно объединяет их и неприятие выделения российских немцев в отдельный этнос. По этому вопросу, как раз, нет и не ожидается взаимопонимания между третьим и вторым игроками – у российской стороны болит голова от не склоняющих своей головы и требующих реабилитации своего народа лидеров ФКС. Признать российских немцев одним из своих народов российская сторона, в принципе, и не против (в отличие от германской стороны), но боязнь услышать вслед за этим требования вышеупомятутых лидеров, выступающих от имени народа и никак иначе, склоняет их к позиции германской стороны в этом вопросе. Четвёртый игрок – МСНК – стоит на почвеннической позиции, находя полное взаимопонимание с российской стороной в решении вопроса российских немцев. Германскую сторону позиция МСНК также устраивает. Как говорят в геометрии, задача здесь решается «методом от противного».
Во-первых, германскую сторону устроит лишь партнёр, ладящий с российскими властными структурами.
Во-вторых, германскую сторону не устроил бы партнёр, непрерывно педалирующий вопрос о полной реабилитации не существующего в её представлениях этноса. Таким образом, МСНК явился для германской стороны идеальным партнёром. Взаимоотношениям второго и четвёртого игроков посвящена последняя часть моего доклада.
Напомню: на этом игровом поле решается судьба российских немцев. В моём докладе первым игроком на политической арене названа германская сторона, вторым – команда Баумгертнера, третьим – российская сторона, четвёртым – команда Мартенса. Данная нумерация не призвана подчеркнуть роль и значимость в судьбе российских немцев того или иного игрока. Причём здесь не был назван ещё один игрок, которого по праву следует числить первым. Это сам народ российских немцев. Будем условно считать, что его голосом говорят наши знаменосцы, т. е. игрок под номером два. Но более правильным было бы созвать общероссийский съезд нашего народа, в соответствии с законами, выработанными самим российским государством, и решения такого съезда посчитать выражением воли народа.
3. О нашем общественном движении
Движение российских немцев выросло (вычленилось) из общественно-политического движения немцев СССР после распада Советского Союза и определённо долгое время сохраняло основные черты общественно-политического движения, несмотря на два глобальных раскола в этом движении: сначала между группами единомышленников Генриха Гроута и принципиально разошедшегося с ним и покинувшего ряды «Wiedergeburt» Гуго Вормсбехера, затем между Владимиром Анатольевичем Бауэром (светлая ему память) и всеми остальными. В настоящее время мы является свидетелями и участниками третьего (и последнего в истории российских немцев) раскола, где лидерами двух крыльев сообщества немцев России являются Виктор Фридрихович Баумгертнер и Иван Иванович Келлер, с одной стороны, и Генрих Генрихович Мартенс, с другой. Но последний по времени раскол начинался и продолжается уже в других исторических условиях, когда «подсевшие на иглу GTZ» общественные организации российских немцев на местах, составляющие базу и структуру вышеупомянутого движения, почти повсеместно перерождались в некие «учреждения», специфически именуемые теперь уже «центрами встреч» (учреждения ниже рангом) и «центрами немецкой культуры» (учреждения рангом повыше, в частности, региональные). В ряде случаев общественные организации российских немцев сами стали называться центрами встреч (и таковыми, собственно, и стали). В других случаях общественные организации, со своими уставными и программными документами, избранным демократическим путём руководством и – почти повсеместно – с оформленным членством, образованные зачастую ещё в последние годы советской власти проживающими на данной территории российскими немцами для решения общественно-политических и этнокультурных задач, передали решение последних в ведение специально учреждённых ими (иногда совместно с региональными и местными властями) автономных некоммерческих и иных подобных организаций, выполняющих роль вышеупомянутых центров встреч.
У нас, в Республике Татарстан, реализован второй, единственно логичный вариант. Наряду с Национально-культурной автономией немцев Татарстана (НКАНТ), призванной участвовать в решении общественных задач движения российских немцев, общественными организациями российских немцев республики совместно с администрацией Казани учреждена автономная некоммерческая организация «Немецкий Дом Республики Татарстан», взявшая на себя всю текущую этнокультурную, социальную и организационно-хозяйственную работу, включая функции регионального центра немецкой культуры, грантополучателя GTZ и узлового пункта сети BIZ. В местные НКА (сейчас это филиалы НКАНТ) мы принимаем только российских немцев и некоторых членов их семей (решать судьбу своего народа должны сами российские немцы). Зато Немецкий Дом работает на принципах полного интернационализма, все его творческие коллективы находятся сейчас в процессе перехода от объединений по крови к объединениям по культуре.
Кстати, сама эта терминология (Begegnungszentren, oder Begegnungsstatten, der Russlanddeutschen – центры встреч) пришла на российскую землю и в другие постсоветские страны вместе с германской помощью. В российском правовом поле такого термина – центры встреч – нет, да и вряд ли он появится. Поэтому мне до сих пор не удаётся понять, каким образом Генрих Генрихович Мартенс, выступивший с идеей и претензией объединить все центры встреч российских немцев нашей страны (а затем, очевидно, и соседних стран) под эгидой (и даже в рамках) Международного союза немецкой культуры, сможет это сделать (я говорю об официальном оформлении этого объединения в российском Минюсте).
До сих пор в понимании термина «центры встреч» царит большая путаница. Мы сталкиваемся подчас с элементарной подменой понятий.
Лидер второго крыла в сообществе немцев России оседлал эту тему и наиболее в ней сведущ, но в силу крайней заинтересованности в решении этого вопроса в рамках МСНК трактует содержание этого термина субъективно-избирательно. На форумах и рабочих встречах в МСНК нередко звучит выражение «самоорганизация российских немцев», чуть ли не «самоорганизация народа». Хотя речь здесь может идти и идёт, в первую очередь, всего лишь о реструктуризации объединений «центров встреч» в рамках самого(!) МСНК путём создания межрегиональных координационных советов (МКС) и т. п. (подчёркиваю: не российских немцев, а «центров встреч»). Во вторую очередь, налицо «потрясная» тавтология: самоорганизация организации. Ведь МСНК, насколько я знаю, будучи руководителем юридического лица-члена МСНК, является ничем иным как организацией. Я пытался в рамках МСНК обратить внимание коллег на вышеназванные нелепости, но меня, похоже, не услышали. Ещё раз повторю: реструктуризация объединений юридических лиц (все эти юридические лица и до этого входили в состав МСНК) вовсе не означает «самоорганизации народа», которая здесь притянута за уши. К сожалению, все эти политические «натяжки» упрямо не желают замечать мои коллеги по цеху «центров встреч», обуреваемые, очевидно, надеждами на пресловутую «базовую поддержку» руководимых ими центров и на преференции, объём которых равен объёму сэкономленных средств при «выводе из игры» излишнего посредника под названием GTZ.
Лидеры первого крыла, собравшие данную конференцию (всех нас в этом зале), отдали вопрос о т. н. «центрах» на откуп команде Г. Г. Мартенса, из идеологических и психологических соображений трактуя этот вопрос уничижительно. Попробуем всё же разобраться в этом вопросе до конца.
Некоторые представители GTZ утверждают, что сами российские немцы создали эти «центры встреч», параллельно выступающие и в качестве общественных организаций. Но в терминологии GTZ (и, кстати, МСНК) под центрами встреч понимаются при этом организации российских немцев широчайшего диапазона – от массовых общественных объединений российских немцев, действительно являющихся общественными организациями в полном смысле этого слова (в том числе национально-культурные автономии), до учительницы немецкого языка в какой-либо школе в местечке Ивановка, взявшейся вести курсы «Hallo, Nachbarn! NEU». И на российской карте в кабинетах GTZ появляется ЦВ Ивановка.
Однако именно усилиями и средствами GTZ создана в России (и за её пределами) широкая сеть центров встреч, конечно же – в большинстве случаев – на базе существовавших ранее общественных организаций российских немцев. Германские представители GTZ подсознательно причисляют к центрам встреч своих грантополучателей всех сортов и мастей, для них это синонимичные понятия. И вслед за GTZ этот чужеродный термин стал привычным для языка и ушей многих российских немцев. Как говорится, ради бога, только не нужно называть и считать центр встреч общественной организацией, если он таковой не является.
Я же лишь хочу сказать буквально следующее. В настоящее время общественно-политическое движение российских немцев уподобилось «броуновскому». Большинство лидеров региональных и местных общественных организаций, переродившихся в учреждения под названием «центры встреч», занято ныне текущей этнокультурной рабой и постоянной борьбой за сохранение и выживание своих центров, непрерывным поиском средств для оплаты аренды помещений, коммунальных услуг и для заработной платы постоянному штату сотрудников, а если такого штата нет, то и этнокультурная работа соответствующего центра будет быстро сходить на нет. И руководители многих центров, уподобившись «белкам в колёсах», выступающих ныне в роли неких завклубов, а отнюдь не политических лидеров, устранились от общественно-политической работы федерального и международного масштаба, граничащей с постоянной возможностью вызвать раздражение у властных структур как России, так и Германии, и, соответственно, даже у своих постоянных грантодателей – GTZ. В этих условиях им весьма близка позиция Г. Г. Мартенса, пытающегося «делать хорошую мину при плохой игре» и ладить с властными структурами всех стран и уровней при любом развитии событий. Многие руководители центров видят в Г. Г. Мартенсе заступника и радетеля их интересов и, соответственно, группируются вокруг него в рамках МСНК. Но о каких интересах здесь идёт речь? Об интересах центров или о коренных интересах народа, стремящегося сохранить себя в новейшей истории? Конечно, об интересах центров, а вовсе не об интересах народа. Но и тут не так всё просто. Кто же захочет открыто признать себя перерожденцем, даже пусть и совсем не нарочно, а вынужденно ставшим таковым? Некоторые (или даже многие) руководители центров (это руководство практически навсегда стало для них общественной профессией и личной судьбой) бездумно, но искренне бьют себя в грудь: мы российские немцы, мы выражаем интересы нашего народа, и даже – мы боремся за его будущее не покладая сил! Насчёт «непокладания сил» – скорее всего, так и есть (о «белках в колёсах», которым из этих колёс теперь уже и не выпрыгнуть, я выше говорил). Но насчёт интересов народа и его будущего – это, конечно же, не серьёзно.
При самом благоприятном раскладе, при хорошо организованной работе в местах наибольшей концентрации немецкого населения речь может идти об охвате деятельностью центров в лучшем случае десятков процентов российских немцев (это скорее, исключение, а не норма), в остальных же случаях речь идёт о нескольких процентах местного немецкого населения.
Так чем же занят народ, если он не занят построением планов воссоздания немецкой государственности в России или хотя бы концентрацией усилий по организации компактных поселений, а в деятельности центров встреч задействован лишь малым процентом своих представителей? А народ занят жизнью. Российские немцы женятся, рожают и растят детей, трудятся на полях, у станков и в научных лабораториях и т. д. и т. п.
Завершаю мысли о крыльях последнего раскола. Первое крыло не выпустило из рук знамёна общественно-политического движения российских немцев конца 1980-х – начала 1990-х годов. Оно видит спасение своего народа в воссоздании (в создании) – причём с помощью государства, поскольку российские немцы в настоящее время самостоятельно уже неспособны это сделать – условий для самовоспроизводства национальной жизни. Естественно, это единственно возможный и верный путь к сохранению народа. Всё остальное является продолжением стремительно идущей деградации этноса. И вот здесь-то и зарыт камень преткновения. Полиэтничное российское государство так и не вознамерилось принять исчерпывающие меры по полнообъёмному воссозданию нашего этноса. Его чиновники подсознательно (а порой и осознанно) мотивируют это тем, что тогда придётся, исходя из принципов равноправия этнических культур, предпринимать нечто подобное и в отношении других этнических групп, а на это не хватит никаких средств.
Кроме того (а это уже больше на уровне подсознания) в число таких этносов (которым государство якобы также обязано помогать) могут попасть и диаспоры пассионарных народов мирового Юго-Востока, будущие могильщики России. В условиях декларируемого государством курса на скорейшее формирование единой российской нации это недопустимо в принципе, и никакой чиновник без прямого указания «с самого верха» ни за что не решится на какие-либо существенные меры по оказанию действенной помощи в спасении и нашего этноса, и каких-либо иных нацменьшинств России, разве только исключая малые этногруппы тайги и тундры.
Но наше недавнее трагическое прошлое вопиёт. Ведь мы действительно единственный по итогам последней войны нереабилитированный народ России из числа имевших в советский период национальную государственность. К тому же немцы Поволжья единственные, из чьих рядов не были сформированы по этническому принципу воинские формирования, выступившие с оружием в руках против нашей бывшей родины – Советского Союза, в отличие от иных репрессированных сталинским режимом народов. Но – как этнос – мы умираем. Без вины виноватые – это о нас. И мы имеем право и обязанность об этом помнить, думать и говорить. И требовать, чтобы нас услышали.
Здесь представленные лидеры первого крыла считают команду Мартенса предателями интересов народа. Почему? Ответ на этот вопрос отчётливо прослеживается в моём предыдущем повествовании. В свою очередь, лидеры второго крыла обвиняют первых в идеализме и узколобом консерватизме, себя относя, наоборот, к современно мыслящим реалистам.
Как видим, раскол носит принципиальный характер, и зашёл он предельно далеко. Линия этого раскола проходит и через моё сердце. Я отчётливо понимаю, что даже сверхактивизацией деятельности центров встреч нам народ от деградации и ассимиляции спасти не удастся, что в этом вопросе безусловно и единственно правы наши знаменосцы. Президент ФНКА РН по этому поводу как-то заметил: «Lieber stehend sterben als auf Knien leben» («Лучше умереть стоя, чем жить на коленях»).
Если мы не желаем выпускать знамёна из рук и продолжать борьбу за сохранение нашего этноса, твёрдо убедившись при этом, что добрая воля у российских властей в решении этого вопроса исчерпана, то нам надо более решительно и целеустремлённо выходить на международный уровень, взывать к мировому сообществу, пусть даже и позиционируя себя как нацменьшинство. Но, чтобы нас услышали, мы, российские немцы, обязаны объединиться, как на межгосударственном уровне, так и – в первую очередь – на российском. У нас просто нет другого выхода. Я очень надеюсь, что это осознают представители обоих лагерей нашего сообщества. И я не желаю больше участвовать в войнах в наших рядах, в борьбе друг с другом до последнего немца. Во-первых, победы в ней ни одна сторона никогда не достигнет. Это очевидно. Во-вторых, я навоевался вдосталь ещё во времена второго раскола. При этом я был уверен, что борюсь за правое дело. Казалось, мы даже одержали тогда искомую победу. Но прошли годы. И с высоты прожитого и пережитого я теперь вижу, что в конечном итоге мы ничего, кроме горького осадка в наших душах, так и не достигли. В-третьих, в обоих лагерях у меня немало друзей. С некоторыми из них я близок ещё с рубежа 1990-х. И я не могу считать предателями своих друзей из второго лагеря. Ведь не все же, в конце концов, бескомпромиссные борцы. Они делают всего лишь то, на что у них хватает знаний, опыта и политической воли. Единственно, я попросил бы их не выдавать интересы своих центров за интересы народа.
Виктор Георгиевич Диц,
председатель Национально-культурной автономии немцев Татарстана,
директор Немецкого Дома РТ
Казань, 26 мая 2008 года