Home АналитикаРоссийская государственность и этнические корпорации

Российская государственность и этнические корпорации

Одной из характерных черт российской государственности является то, что она в течение нескольких веков осуществляла важнейшие, стратегические внутриполитические решения, активно опираясь на те или иные нерусские этнические элитные корпорации, которые становились опорой власти, важнейшим её структурным элементом, в значительной степени оттесняя от управлением страной собственно русскую элиту.

Этническая корпорация, безусловно, не включает в себя весь этнос, который она представляет, и далеко не всегда вообще является полномочным представителем последнего. Но, несомненно, и то, что она формируется именно по этническому принципу и, чаще всего, претендует на указанное представительство. И используется она российской властью, прежде всего, из-за своей этнической чуждости основной массе населения России – великороссам. С помощью этнокорпораций власть проводила в жизнь те свои действия, которые заведомо не могли быть популярны среди русского большинства. Опираясь на них, она сохраняет свой авторитарный, неподконтрольный обществу характер. Взамен этнокорпорации получали обширные привилегии.

Когда же сложился этот замечательный тандем?

Эрнст Геллнер в своей знаменитой книге «Нации и национализм» интересно рассуждает о стратегии «оскопления», «мамелюкства», проводимой авторитарной властью для того, чтобы её непосредственная опора состояла из людей или групп, «которые оказались бы беспомощными без поддержки пользующегося их услугами государства». Одним из наиболее распространённых вариантов «оскопления» является использование в качестве управленцев этнических групп, чуждых «туземному» населению страны.

В Средние века такая практика для европейских монархов была обычным делом. Но с появлением национальных государств она сошла на нет (что не исключает её реанимации в связи с кризисом nation-state). На Руси, напротив, с XI в. мы её практически не наблюдаем. Попытка Василия II после возвращения из ордынского плена использовать в качестве «мамелюков» приехавших с ним татар закончилась для великого князя плачевно – потерей зрения и престола.

Следующая «проба пера» состоялась при Иване Грозном. Его опричнина была весьма радикальной попыткой создать структуру власти, абсолютно неподконтрольную обществу, поэтому естественно, что он настаивал на своей полной инородность по отношению к русской среде, подчёркивая своё якобы нерусское – германское – происхождение. Среди опричников мы видим немало как выходцев из Западной Европы, так и восточных инородцев – татар и черкесов. Современники вообще считали, что сама идея опричнины исходила от второй жены царя – черкешенки Марии Темрюковны и её родственников, которые, кстати, занимали видные посты в опричном корпусе. Характерно, что опричный террор бил исключительно по русской аристократии, почти вовсе не затронув азиатских выходцев. В синодике Ивана, где перечисляются его жертвы для церковного поминовения, из шести тысяч имён – всего пять тюркских.

Восточными инородцами, которым во владение отдавались земли, конфискованные у репрессированных, обильно пополнялась и главная социальная опора Грозного – поместное дворянство. Писцовые книги некоторых уездов свидетельствуют, что в результате такой политики «служилые татары» стали составлять более трети местных помещиков.
Тем не менее, в силу ряда причин – полного провала опричной политики, вскоре последовавшей смерти Ивана, а затем и потрясений Смуты – этнокорпорация восточных инородцев в русском дворянстве так и не сложилась. Они, похоже, весьма быстро ассимилировались, ибо на длительное время самодержавие было вынуждено перейти к политике опоры на русское общество, и им не было никакой выгоды сохранять и культивировать свою инородность.

При Алексее Михайловиче власть снова хочет стать неподконтрольной. И когда она начала проводить непопулярную церковную реформу, вызвавшую мощный протест великорусского духовенства и низов – т. н. старообрядчество, ей снова понадобилась инородная опора, каковой стала группа представителей малоросского духовенства, получивших польско-латинское образование и с презрением относившихся к «непросвещённым варварам-московитам».

Лучший исследователь русского старообрядчества С. А. Зеньковский пишет:

«Культурное руководство европеизирующейся Имперской России конца XVII и начала XVIII века почти не имеет в своих рядах великороссов. … С начала XVIII в. положение великороссов в церкви ухудшается. Церковная иерархия постепенно переходит в руки малороссов. Великороссы сами, видимо, неохотно идут в церковную администрацию, а государство их не пускает на руководящие роли в церкви, как идеологически ненадёжный элемент. Позже, с 1710-х гг. великороссы оказались почти совсем оттеснены от руководства церковью киевскими монахами, захватившими епископские кафедры и Синод в свои руки. Уже в 1722 г. в Синоде 5 малороссов и 4 великоросса, в 1725 г. великороссов в Синоде ещё меньше, их всего двое на пятерых киевлян. В 1751 г. Синод уже содержал 9 епископов-малороссов и только одного великорусского протопопа».

Любопытно, что именно малоросс Феофан Прокопович ввёл в широкое употребление слово «россияне». Дело дошло до того, что Елизавета Петровна в 1754 г. была вынуждена издать специальный указ: «чтобы Синод представлял на должности архиереев и архимандритов не одних малороссиян, но и из природных великороссиян». Впрочем, когда великорусское духовенство было окончательно стреножено и приручено, Екатерина II успешно использовала его для разгрома слишком уж много возомнивших о себе малоросских иерархов, посмевших сопротивляться секуляризации церковных земель.

После Петра I в российской элите начинается «немецкое засилье». Нет сомнений, что привлечение немцев (как и иностранцев вообще) в Россию сыграло важную и нужную роль в процессе модернизации страны, но со временем (во всяком случае, с начала XIX в.) необходимость большого количества нерусских специалистов отпала, воспитались уже достаточно квалифицированные (и весьма многочисленные) отечественные кадры, карьерному продвижению которых иноземцы, обосновавшиеся на самых выгодных местах, и объективно, и субъективно препятствовали. Однако – чем дальше, тем больше – немцы исполняли функцию не только «спецов», но и наиболее надёжной «опоры трона», поэтому главной помехой их вытеснению с занятых социально-политических позиций была сама императорская власть. Без её (почти всегда) твёрдого и неизменного покровительства «русские немцы», составлявшие 2-3% дворянства империи (против более чем 50% собственно русских), недолго смогли бы сохранять за собой, в среднем, до трети высших постов в государственном аппарате, армии, при дворе. «Русские дворяне служат государству, немецкие – нам», – с замечательной точностью сформулировал суть дела Николай I.

Даже к 23 февраля 1917 г. в разгар войны с Германией и в разгар весьма шумной кампании по борьбе с «немецким засильем» сановники с немецкими фамилиями среди основных категорий правительственной элиты составляли от 10 до 25 %. По хорошо аргументированному мнению современного историка С. В. Куликова, нерешённость «немецкого вопроса» стала одной из причин Февральской революции, в ходе которой большое значение имела антинемецкая риторика.

Не нужно быть антисемитом, чтобы признавать особую роль евреев в становлении советской государственности. Ленин прямо говорил, что евреи спасли большевиков, ибо русская интеллигенция бойкотировала коммунистическую власть, а евреи охотно пошли к ней на службу, что давало отличные шансы для социального продвижения вверх. Они сделались передовым отрядом «социалистической модернизации», которую большинство русских отвергало. С 1917 по 1952 в состав руководства СССР входили 68 евреев, при 49 украинцах, 34 армянах, 26 грузинах, 23 латышах, 16 белорусах, 14 азербайджанцах, 13 поляках, 12 туркменах и т. д. Симптоматично непропорционально высокий процент евреев наблюдается в советских карательных органах (до 1938 г.). На 1 октября 1936 г. в верхушке НКВД русские составляли 30 %, евреи – 39 %.
С 1960-х гг. евреи в связи с антиизраильской политикой Москвы из самой просоветской этической группы превратились в самую антисоветскую. Но в 1990-х гг. они снова явились «проводниками модернизации», на сей раз, капиталистической, поддержали антинародные реформы Ельцина и стали влиятельнейшей этнической группой в составе новой правящей элиты. В «нулевые» еврейское влияние несколько поубавилось, хотя и осталось весьма значительным.

Нынешние фавориты Кремля – чеченцы – не составляют значительного процента в центральной российской администрации. Но очевидно, что Чечня имеет в составе РФ особый правовой статус, по сути, выпадающий из общефедерального поля, при том, что чеченцы чувствуют себя на территории всей России как самый привилегированный этнос. Посадка Аракчеева, изъятие тома энциклопедии издательства «Терра», «дело Вдовина» – такое не позволяется ни одной этнической корпорации. За что чеченцам такие преференции? За то, что Кадыров как бы гарант спокойствия на Кавказе? За 110-процентную поддержку «ЕР» на выборах?

А может правы те эксперты, которые считают, что дело в личной лояльности Кадырову Верховной власти, которая (лояльность) может стать залогом того, что в случае возможных социальных потрясений Верховная власть получит поддержку субъекта федерации, обладающего боеспособными вооружёнными формированиями?

Привилегированный статус избранных нерусских этнокорпораций и антидемократизм российской власти – вещи напрямую взаимосвязанные и порождённые одной и той же причиной: отсутствием в России русского национального/демократического государства. Естественно, что обе эти силы жизненно заинтересованы в том, чтобы оно так и не появилось.

Cергей Сергеев

Добавить комментарий