О геноциде, трудармии, демографической статистике и научной добросовестности.
В последнее время проводится большая работа по увековечению памяти многих тысяч российских немцев, погибших в период Второй мировой войны и в первые послевоенные годы в так называемых трудармейских лагерях. Изданы Книги Памяти трудармейцев Богословлага, Тагиллага, Усольлага, ведется подготовка подобных изданий по Вятлагу, Челябметаллургстрою, Соликамстрою и тому же Богословлагу. Мне довелось участвовать в подготовке Книги Памяти немцев-трудармейцев Усольлага НКВД/МВД СССР, изданной Общественной Академией наук российских немцев. Весной 2005 г. я в течение двух недель работал в архиве этого лагеря в г. Соликамске Пермской обл.
Тщательное изучение всех учетных карточек трудармейцев, хранящихся в архиве, выявило ужасающую картину: в одном Усольлаге в 1942-47 гг. погибли от голода, болезней, каторжного труда на лесоповале и лесосплаве более 3500 немцев-трудармейцев, мужчин и женщин самого разного возраста – от совсем юных до пожилых. Среди первых 4945 трудармейцев, прибывших в лагерь в феврале-марте 1942 г., смертность составила 44%. И это – без учета многочисленных «демобилизованных» по болезни и отправленных из трудармии по «суду» в тюрьмы или обычные лагеря (насколько известно, они в большинстве своем тоже погибли).
Напомню, что в трудармию «мобилизовали» только людей вполне определенных национальностей. Так, в Усольлаге подавляющее большинство трудармейцев составляли российские немцы. Массовая смертность в этом и других подобных «трудармейских» лагерях, где были созданы условия, практически несовместимые с жизнью, полностью соответствует известному понятию этноцида (геноцида по национальному признаку).
В последние годы тематика геноцида привлекла к себе внимание и ряда профессиональных историков российских немцев. К величайшему сожалению, их соответствующие работы вызывают в основном недоумение, да и то – в лучшем случае. Как, к примеру, расценить позицию проф. А. Германа (г. Саратов), когда он в своем недавнем докладе берется утверждать, что никакого геноцида в отношении российских немцев вообще не было, основываясь лишь на скудных и противоречивых данных советской демографической статистики? Неужели и сегодня, после Гитлера и Сталина, еще нужно напоминать, что геноцид выражается не просто в гибели большого количества людей, но что это явление имеет вполне определенные качественные характеристики, четко сформулированные в общепризнанном акте международного права – «Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него», принятой ООН 9.12.1948 г. и ратифицированной СССР 18.3.1954 г.?
А. Герман совершил воистину немыслимое – вообще не упомянул об этом основополагающем документе в своем докладе, посвященном, судя по названию, именно проблеме геноцида. Вместо этого он заявил, что «не является юристом и не может достаточно компетентно аргументировать свое мнение в этих вопросах в правовом плане». В результате его доклад оказался посвящен не заявленной в названии, а совсем иной теме – демографическим потерям немецкого населения СССР в 1937-53 гг. Конечно, она имеет отношение к проблеме геноцида, однако даже компетентное и скрупулезное демографическое исследование само по себе не в состоянии дать ответа на вопрос о том, могут ли определенные демографические потери считаться следствием политики геноцида (и, тем более, о том, «достаточно» ли велики эти потери, чтобы можно было говорить о геноциде). К тому же ни одна из работ А. Германа не свидетельствует об особой компетентности автора не только в вопросах права, но и в проблемах демографической статистики.
Оценки демографических потерь российских немцев в сталинский период публиковались в последние годы не раз, в т. ч. и автором данной работы. Чтобы сказать новое слово по этому сложному вопросу, необходимо, очевидно, привлечь совершенно неизвестные статистические материалы или, по крайней мере, не применявшиеся ранее методы статистического анализа. Последнюю задачу не без успеха попытался решить в своей недавней книге Д. Эдиев. А. Герман не сделал ничего подобного, практически ограничившись использованием уже опубликованных данных. Результатом его собственных исследований может считаться лишь одна обнародованная им цифра – число российских немцев, оказавшихся на оккупированной территории, подвергнутых «административному переселению» в Германию (точнее говоря, в основном в т. н. Вартегау) и затем избежавших принудительной «репатриации» в СССР (согласно А. Герману, не менее 160 тыс.). Однако уже эта цифра выглядит весьма сомнительно. Она исходит из утверждений автора, что под оккупацией оказалось ок. 304 тыс. российских немцев, а в СССР за 1945-48 гг. было возвращено ок. 150 тыс. из них. Между тем, давно известно, что на 1.1.1953 г., по официальным данным, в СССР насчитывалось свыше 208 тыс. немцев-«репатриантов» или почти на 39% больше. Подобный прирост численности всего за 4-7 лет и в тех условиях, в которых содержались «репатрианты», представляется, по меньшей мере, маловероятным. Следовательно, повисает в воздухе и вывод А. Германа о том, что «внутренние» потери немецкого населения СССР за 1941-48 гг. составили примерно 150 тыс. человек.
Впрочем, рассмотрим расчет, который привел саратовского профессора к этому выводу, от начала до конца. Должен сразу же заметить, что даже если бы А. Герман сознательно задался целью запутать читателя (и заодно запутаться самому), он едва ли мог справиться с этой странной задачей более успешно. Так, его выкладки во 2-м разделе доклада («Великая Отечественная война») начинаются с солидной, на первый взгляд, ссылки на дело 83 из фонда 9479 (фонд НКВД-МВД) Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ). Неясно, однако, зачем же в данном случае отсылать читателей в архив: значительная часть материалов этого дела давно обнародована и известна всем исследователям депортации российских немцев. Опубликован и лист 41, на который ссылается А. Герман. Правда, те данные об общем количестве немцев, депортированных из европейской части СССР к началу 1942 г., которые, по А. Герману, содержатся на этом листе, там на самом деле отсутствуют. Они приведены в другом месте – на листе 49 того же дела. При этом приведенная цифра (856168 чел.) не может считаться сколько-нибудь достоверной, т. к. предполагает, что с территории АССР НП было депортировано 446480 чел. Кому-кому, а историку Немреспублики А. Герману известно, что последняя цифра очень далека от реальности (она включает депортированных не только из АССР НП, но также из Саратовской и Сталинградской областей). Более того, он когда-то уже каялся, что привел ее в одной из своих публикаций. Однако это почему-то не помешало ему повторить ту же грубую ошибку годы спустя. Помимо всего прочего совершенно непонятно, для чего А. Герману понадобилось ссылаться на документ от 25.12.1941 г. Там ведь заведомо не могло быть точных данных о числе депортированных «к началу 1942 г.», и его авторы этого ничуть не скрывали. Между тем давно известен другой аналогичный документ, содержащийся на листе 203 все того же дела и датированный уже 13.7.1942 г. Здесь приведены и верные данные по АССР НП, и уточненные цифры по целому ряду других регионов, и, естественно, совершенно другой итоговый показатель – 799459 депортированных с сентября 1941 г. по 1.1.1942 г.
Ничуть не лучше обстоит дело и с другими исходными данными в расчетах А. Германа – о том, что «накануне войны» в европейской части СССР проживало 1 млн 157 тыс. немцев, а в остальных районах страны – «чуть более» 230 тыс. Прежде всего неясно, что означает «накануне войны». В октябре-декабре 1941 г., в ходе подготовки и проведения депортации российских немцев, органы НКВД собрали множество сведений о численности немецкого населения в разных регионах. Однако свести эти данные воедино, увы, невозможно, поскольку их отличает полнейший разнобой: в одних местах просто воспользовались материалами переписи 1939 г., в других учли только взрослых, в третьих всякий раз отчитывались по-разному и т. п. Если пытаться охарактеризовать демографическую ситуацию немецкого населения СССР в целом за тот период, то ничего не остается, как воспользоваться данными последней предвоенной переписи населения 1939 г., сколь бы много сомнений ни высказывалось по поводу их достоверности. (Кстати сказать, работа с материалами этой переписи давно привела меня к выводу, что расхожее мнение о их тотальной фальсификации сильно преувеличено: из интересующих нас данных там явно сфальсифицированы только демографические показатели по АССР НП.) По всей видимости, к подобному заключению пришел и А. Герман. Во всяком случае, я могу объяснить вышеприведенную цифру 1157 тыс. лишь его обращением к материалам переписи 1939 г., приведенным на листах 1-3 дела 83. Сам он на сей раз загадочно умолчал об источнике, но мы все же заглянем в соответствующий, опять-таки хорошо известный документ. Он был составлен осенью 1941 г. в НКВД, а не в ЦСУ, и его авторов интересовала не демография, а проблемы депортации немецкого населения. Поэтому там имеются подробные сведения только о численности немцев в европейской части СССР (по терминологии авторов – «западнее Волги»).
Просуммировав соответствующие цифры по РСФСР, Украине, Белоруссии и Закавказью, получим 1145230 чел. Мне неловко об этом писать, но если добавить к данному итогу немецкое население Молдавии (11947 чел.), то как раз и получается 1157 тыс. Непонятен, правда, смысл подобной процедуры: в 1939 г. Молдавская АССР входила в состав Украинской ССР, и данные по этой автономии уже учтены в общей цифре по Украине, а значит и в итоговом количестве 1145230. Но это уж вопрос не ко мне, а исключительно к А. Герману.
Было бы небезынтересно узнать у него и о том, почему он совершенно некритично использовал данные этого специфического документа НКВД. Там ведь, между прочим, к территории «западнее Волги» отнесены Приморский и Хабаровский края, но не отнесен Ленинград. С точки зрения «демографов» из «органов», определенная логика в этом, конечно, была: осенью 1941 г. явно планировалась депортация немецких жителей Дальнего Востока (в немецких селах Приамурья она была осуществлена, к примеру, в ноябре 1941 г.), а вот перспективы изгнания немецкого населения из уже блокированного Ленинграда в то время не просматривались (немцев Ленинграда и частично Ленинградской обл. удалось депортировать в Сибирь лишь в марте 1942 г.). Неясно только, зачем современному историку понадобилось следовать в этом вопросе депортационной, а отнюдь не научной логике НКВД. И почему нельзя было дополнительно учесть данные переписи 1939 г. по немецкому населению Ленинграда и целого ряда других регионов европейской части СССР (Пермская обл., Башкирская, Коми, Марийская, Мордовская, Татарская, Удмуртская и Чувашская АССР), отсутствующие в указанном источнике, но также опубликованные?
Столь же туманно происхождение вышеупомянутой цифры 230 тыс., источник которой А. Герман также скрыл. Из итогов переписи 1939 г. ее вывести нельзя – если воспользоваться ими, то окажется, что в «остальных районах СССР» в то время проживало более 300 тыс. немцев. Незаменимое архивное дело 83 здесь тоже не поможет – в нем нет данных по большинству регионов за Уралом, т. к. в 1941 г. никто всерьез не планировал депортировать оттуда немцев. Остается предположить одно – А. Герман просуммировал обнаруженные им сведения за 1941 г. с данными переписи 1939 г. по остальным регионам азиатской части СССР. В итоге действительно получается цифра, близкая к 230 тыс. Правда, она лишена всякого реального смысла: данные НКВД за 1941 г. по многим регионам гораздо меньше соответствующих показателей переписи 1939 г. (как я уже отмечал, гебистские «демографы» нередко фиксировали только взрослое немецкое население). Если сложить приведенные А. Германом цифры 1157 тыс. и 230 тыс., то получится, что «накануне войны» в СССР проживало 1387 тыс. немцев – судя по всем имеющимся демографическим данным и оценкам, явно заниженная цифра. Примечательно, что сам А. Герман в дальнейшем ее не использует и исходит из хорошо известной цифры 1430 тыс. (1120 тыс. + 310 тыс.).
После всего изложенного читателя, вероятно, уже не удивит, что А. Герман исходил из неверной численности «советских» немцев и на 1948 г.: со ссылкой на В. Земскова он утверждает, что таковая составляла 1,12 млн, хотя последний приводит совсем другую цифру – 1012754 чел. Я допускаю, что данные В. Земскова могли быть искажены просто за давностью лет (его соответствующая статья опубликована еще в 1991 г.). Но никто ведь не мешал А. Герману свериться со свежими публикациями, тем более, что указанная цифра В. Земскова приводилась в литературе не раз. Не лишне было бы заглянуть и в недавнюю монографию В. Земскова (она вышла в свет еще до публикации доклада А. Германа), где сообщается, к примеру, что на 1.1.1949 г. в СССР был зарегистрирован 1035701 немец-спецпоселенец, – явное несоответствие с цифрой А. Германа.
Что получается в итоге? В действительности А. Герман пытался оценить демографические потери российских немцев за 1939-48 гг., а не за 1941-48 гг., о чем было заявлено в его докладе (цифра 1430 тыс., из которой он, в конечном счете, исходил, – это не что иное, как численность немцев в СССР по данным переписи 1939 г.). При этом он, помимо всего прочего, полностью обошел очень существенный момент: за эти 9 долгих и чрезвычайно тяжелых лет российские немцы не только умирали, но и появлялись на свет, причем в довоенные и особенно в послевоенные годы в немалом количестве. Точные статистические данные на этот счет, к сожалению, отсутствуют, но любой автор, коль скоро он взялся за исследование подобной проблемы, просто обязан привести соответствующие оценки. Если не принимать во внимание рождаемость и естественный прирост населения, то, как хорошо знают статистики, ни о каком изучении демографических потерь говорить не приходится, что и произошло в случае с А. Германом. Что же касается его нескончаемой путаницы с цифрами, то возникает естественный вопрос: имеет ли вообще смысл углубляться в демографическую статистику на подобном уровне компетентности? Оставляю его на усмотрение профессоров истории, коллег А. Германа. Им, как говорится, видней.
В отличие от А. Германа, другой известный автор – Л. Белковец – избежала рискованных экскурсов в демографическую статистику и не пыталась создать у читателя впечатления, будто Конвенция ООН от 9.12.1948 г. ей вовсе неизвестна. Дважды воспроизведя в своей недавней книге основные положения этого документа, профессор из Новосибирска оба раза попросту заявила, что действия Советского государства в отношении немцев и других депортированных народов к нему не относятся, не утруждая себя вообще никакими аргументами. В итоге вполне закономерный вывод: «Политика СССР в отношении депортированных народов в 1940-1950-е гг. не может быть квалифицирована как преступление по причине отсутствия всех элементов состава такого преступления, как геноцид».
Столь далеко идущая ревизия нашей трагической истории смутила даже единомышленника Л. Белковец, более осторожного А. Германа. В самом деле, ведь отсюда уже один шаг до вывода о несостоятельности как Закона РСФСР от 26.4.1991 г. «О реабилитации репрессированных народов», упоминающего о геноциде в отношении данных народов в преамбуле и ст. 2 (к примеру, Л. Белковец пренебрежительно приписывает этому закону «популистский характер»), так и Декларации ВС СССР от 14.11.1989 г. «О признании незаконными и преступными репрессивных актов против народов, подвергшихся насильственному переселению, и обеспечении их прав». А может быть, дискредитация этих основополагающих реабилитационных актов и представляет собой подлинную цель крайне неуклюжих попыток некоторых историков безоговорочно отрицать сталинский геноцид в отношении российских немцев?
Что касается меня, то я уже давно обнародовал свои выводы по данной проблеме и не вижу оснований их воспроизводить. Хотел бы только отметить, что «трудармейские» концлагеря, организованные для немцев, как и для представителей некоторых других неугодных национальностей, являются, по моему убеждению, одним из самых весомых свидетельств сталинского геноцида в отношении российских немцев (но, конечно, отнюдь не единственным подобным свидетельством). И если находятся люди с высокими учеными степенями, публично заявляющие, что, мол, трудармия не имеет отношения к геноциду, поскольку трудармейцами были не только немцы, но также казахи, узбеки и киргизы (хотя, как известно, представители этих народов, в отличие от немцев, мобилизовывались в трудармию далеко не поголовно и содержались там в совершенно иных условиях), то остается только развести руками.
Итогом «антигеноцидных» изысканий А. Германа можно считать его вывод о том, что «с учетом вновь обнаруженных документов» в целом в трудармии умерло не 60 тыс. человек, как он считал ранее, а лишь 35-40 тыс. Никаких подобных документов и даже ссылок на них он, однако, не привел. Более того, во всех его работах нет ни единой ссылки на архивы лагерей и предприятий, где содержались трудармейцы. Вот так сегодня пишется история!..
Между тем, в архиве бывшего Усольлага, как уже отмечалось, хранятся учетные карточки более 3,5 тыс. погибших немцев-трудармейцев. Если верить А. Герману, то получается, что в одном этом лагере погибло 9-10% всех умерших трудармейцев. Согласно его же данным, в трудармию за годы войны было мобилизовано 316 тыс. чел. По моей оценке, через Усольлаг прошло не более 4-5% от этого количества. Одно из двух: либо Усольлаг резко отличался в худшую сторону от большинства других «трудармейских» лагерей (чего не подтверждают никакие документальные свидетельства), либо с цифрами проф. А. Германа опять что-то не так. Сам он по этому поводу горестно заметил: «Очень трудно определить число немцев, умерших в «Трудармии». Статистика велась из рук вон плохо».
В действительности, как я убедился в архиве Усольлага, «трудармейская» статистика велась ничуть не хуже, чем, к примеру, официальная демографическая статистика, на которую этот автор ссылается столь охотно. Проблема, думается, в другом: уважающему себя ученому следовало бы сначала спуститься с высот ГАРФа в архивы конкретных «трудармейских» лагерей, тщательно изучить все необходимые документы и материалы и лишь затем пытаться выступать с далеко идущими обобщениями, подвергая коренной ревизии самую ужасную национальную трагедию своего народа.
Виктор Дизендорф,
Общественная Академия наук российских немцев (Москва)