Про общество «Белой Розы» в России известно довольно мало, а в Германии акцент всегда делается на антинацистской деятельности, оставляя в тени одного из основателей и вдохновителей, уроженца Оренбурга Александра Шмореля, первого святого русского зарубежья, канонизированного в сослужении Руской Православной Церкви Зарубежья и Московского Патриархата, новомученика Александра Мюнхенского. Православные всего мира сегодня славят Рождения Спасителя, так что самое время рассказать о нём.
Александр Шморель был русским православным монархистом, принявшим мученическую смерть за свою Веру и Отечество. Его мысли, размышления, поступки были неразрывно связаны с Россией, с болью утраты Родины и с чувством справедливости.
Храни нас Господь и с Рождеством всех Православных!
Александр Шморель, родился в Оренбурге в 1917 году, в смутное революционное время.
Отец Александра, д-р Гуго Шморель, вырос в Оренбурге, изучал медицину в Мюнхене, а в начале 1-й мировой войны работал ассистентом при мед. институте по внутренним болезням в Москве. Из-за антинемецких настроений он был вынужден вернуться в Оренбург. Там д-р Шморель женился на Наталии Петровне Введенской, дочери православного священника. Год спустя, 3/16 сентября у них родился сын Александр, которого, по настоянию матери и деда, крестили в Православие. Через год Таля, мать Шурика (так их до сего дня зовут в семье Шморелей) скончалась от тифа. Второй раз отец женился в 1920 г. на в Оренбурге на Елизавете, дочери Георга (Егора Егоровича) Гофмана, главного пивовара завода Клюмпа. Семья Шморелей, покинув страну во время гражданской войны, с большими приключения и трудностями, в конце концов оказалась в Мюнхене, где у Елизаветы остались родственники.
С собой они забрали русскую няню, Феодосию Лапшину, подделав документы и выдав её за вдову дяди Александра под именем Франциска Шморель. Наверное, во многом благодаря ей юный Александр и его брат Эрих с сестрой Натальей не потеряли связь с Исторической Россией. Любимыми писателями Александра были Лев Толстой и Фёдор Михайлович Достоевский. Забегая вперед скажу, что название группы сопротивления «Белая роза» пришло именно из Братьев Карамазовых. В любимой книге Александра есть два эпизода с этим цветком. В начале главы «Великий Инквизитор», сошедший к людям Иисус Христос воскрещает девочку, держащую в руках букет белых роз. А позже маленькому Ильюшечке кладутся в гроб именно эти цветы. Александр считал белые розы символом возрождения, воскресения, новой жизни без нацистов и большевиков. Некоторые источники, правда утверждают, что название было выбрано по антивоенному роману «Белая роза» писателя Б. Травена.
К огромному сожалению, в России Александр Шморель почти неизвестен, а если и знают о «Белой Розе», то исключительно с точки зрения советской пропаганды, для которой Св. Александр Мюнхенский и его взгляды никогда не будут понятны и приняты, а он сам является крайне нежелательным и досадным недоразумением.
Подпольная антифашистская группа Weise Rose («Белая роза»), состоящая из студентов медицинского факультета мюнхенского университета им. Людвига Максимилиана просуществовала чуть менее года с 1942 по 1943 гг., успев издать и распространить несколько антиправительственных листовок, в которых говорилось о необходимости национального и личного покаяния за развязанную войну и о христианском долге борьбы с «диктатурой зла». Поначалу это были сотни листовок, затем тысячи, распространяемые на территории рейха. Александр Шморель развозил их в чемодане, путешествуя на поезде по Австрии и Германии. Для того чтобы печатать листовки, студенты на свои деньги покупали бумагу и станки, долго спорили о текстах и формулировках. Большое количество листовок было отправлено по почте. Адреса брали из телефонного справочника.
Инетересен путь, который привел Александра к участию и организации антигитлеровской группы. В ноябре 1937 года Александра призывают на полтора года в армию, в батальон конной артиллерии. В марте 1938 он попадает в Австрию и становится свидетелем аншлюса с Германией. Ещё через полгода он становится свидетелем присоединения Судетов. Последние полгода службы он посещает школу санитаров и весной 1939 увольняется в запас. Возвратившись в Мюнхен, Александр поступает на медицинское отделение мюнхенского университета. Но уже со второго курса его снова призывают в армию. В составе санитарной роты он сперва попадает во Францию, но через несколько месяцев ему удаётся получить увольнительную для продолжения учёбы в университете.
Александр очень тяжело переживал нападение Германии на Советский Союз, а для него, в первую очередь, на Россию. На допросах в гестапо через два года он говорил:
«…Из-за сегодняшней войны я попал в довольно сложное положение. Как можно уничтожить большевизм и предотвратить при этом завоевание российских земель? … Я вновь хочу подчеркнуть, что, в соответствии с моим мышлением и мироощущением, я больше русский, чем немец…»
23 июля 1942 Александра и его друзей из 2-й студенческой роты неожиданно откомандировывают на Восточный фронт. Лило Фурст-Рамдор позже вспоминала, как Александр Шморель делился впечатлениями от этой новости с будущими друзьями-подпольщиками:
«Я вновь увижу Россию! Мы будем работать в полевых лазаретах — пока ещё неизвестно, как долго. Я думаю, что к зимнему семестру мы всё-таки вернёмся в Мюнхен».
Незадолго до приказа об отправки их роты в Россию Александр писал близкой подруге Ангелике:
«…Вчера вечером мы были с отцом в «Прайзингпале». Мы заказали две бутылки бесподобного рейнского, 1937 года, поздний сбор. Папа рассказал потрясающую историю, которая произвела на меня сильное впечатление. Адмирал Колчак остался после убийства царя регентом российского престола и верховным главнокомандующим белой армии в борьбе против красных. Чехи, находившиеся в России и принявшие было его сторону, предали Колчака, и тот попал в руки красных. Его должны были расстрелять, но перед расстрелом он так мужественно вел себя, что красноармейцы, которые должны были сделать это (представь себе, люди, которые превратились в бестий) — они отказались стрелять! И тут — сейчас будет самое впечатляющее из всего слышанного мной когда-либо ранее — Колчак приказал им стрелять! Лишь тогда они выстрелили… Каким нужно быть человеком, какого необычного мужества! Меня это потрясает каждый раз, когда я об этом думаю…»
Из письма Ангелике Пробст (30 мая 1942)
30 июля 1942 года их поезд пересёк границу России. В первых днях августа они были уже в Вязьме в составе 252.й дивизии. После распределения их дислоцировали в Гжатск. Пока фронт находился относительно далеко, студенты санитарной роты почти не были заняты и проводили много времени заводя знакомства с местными.
Александр писал свои письма домой по-русски. К сожалению, оригиналы писем не сохранились и были уничтожены бомбардировкой союзников, остались только копии переведенный на немецкий язык, сделанные после казни его отцом.
«За двадцать лет большевизма русский народ не разучился петь и танцевать, и повсюду, куда не пойдёшь, слышны русские песни… Несмотря на бедность, народ тут чрезвычайно гостеприимный. Как только приходишь в гости, самовар и всё, что найдётся в доме, сразу же ставится на стол. Я часто захожу к священнику, ещё довольно бодрому старику. Кроме добра я здесь ничего не видел и не слышал».
30 октября 1942 был их последний день в России. На оставшиеся деньги они купили себе на память самовар. Алекс вёз домой в Германию ещё и балалайку, на которой он играл и пел русские песни весь обратный путь. В Мюнхене его охватила тоска:
«Целыми днями я думаю о вас и о России, — писал он своим друзьям в Гжатск. — По ночам мне снитесь вы и Россия, потому что моя душа, моё сердце, мои мысли — всё осталось на Родине… Но пока я должен оставаться в Германии. Я смогу многое рассказать, когда мы увидимся вновь. Пока же ещё рано об этом говорить».
Довольно занятны и воспоминания его сослуживцев о России и русских, которыми они делились в своих дневниках:
«Интересно, что простейшие люди: крестьяне, рыбаки, ремесленники знакомы с Достоевским, осмысливали его не поверхностно, а довольно основательно, — удивлялся Вилли, — о Германии такого не скажешь. Ведь людей, по-настоящему знакомых с Гёте, не так уж и много.»
Здесь же, в этой стране поэты — воистину народные: их понимают, и так должно быть! Мне так жаль, что я не могу ещё лучше говорить по-русски. Со многими людьми это было бы просто великолепно! В этой стране надо бы побывать три месяца при других обстоятельствах…» «У нас, немцев, — подхватывает мысль Ганс, — нет ни Достоевского ни Гоголя. Ни Пушкина, ни Тургенева. Но Гёте, Шиллер, — ответит кто-то. Кто? Интеллигент. Когда ты в последний раз читал Гёте? Я уже не помню. В школе или где-то ещё. Я спрашиваю русского: «Какие у вас есть поэты? О, — отвечает он, — все, у нас есть все, и кроме них ничего нет на свете. Кто этот русский? Крестьянин, прачка, почтальон».
Из тех же дневников мы узнаем, что Алекс воодушевил их учить русский язык и читал им Достоевского в переводе на линии фронта, в окопах, в 80 метрах от позиций советских войск.
После разгрома армии Паулюса под Сталинградом, перевес сил изменился и воодушевленные этой победой члены организации отправились ночью со смоляной краской и кисточками на улицы Мюнхена, где оставили надписи на стенах зданий в центре города: „Nieder mit Hitler“ («Долой Гитлера!») и «Freiheit!» («Свобода!»). 17 февраля 1943 года, зная о том, что на их след вышли, Ганс и Софи Шолль принесли в университет чемодан, набитый листовками, и стали раскладывать их в пустых аудиториях и коридорах, последние листовки сбросили с лестницы, завхоз университета, увидевший падающие с лестницы листовки, бросился за студентами и сдал их в гестапо. Вскоре арестовали почти всех членов «Белой розы».
Александра Шмореля взяли чуть позже, когда он по неизвестной причине, имея на руках паспорт на имя другого человека, уже находясь в бегах, вернулся обратно в Мюнхен из курортного города Эльмау, недалеко от Швейцарии. К этому времени «Фёлькишер беобахтер» разместил его фотографию и сообщил о награде в 1000 рейхсмарок вознаграждения за помощь в поимке опасного преступника.
В районе Швабинге, недалеко от университета, его застаёт воздушная тревога и он вынужден спуститься в ближайшее бомбоубежище, где и был опознан. По другой версии, подруга, к которой он пришёл за помощью выдала его полиции. В пользу последней версии говорит то, что после войны она написала отцу Александра письмо, с просьбой простить её, объяснив свой поступок страхом перед допросами в гестапо во время беременности.
Сам же Александр на допросе в гестапо 26 февраля 1943 года заявил:
«…Я вновь хочу подчеркнуть, что по своему мышлению и чувствам я больше русский, нежели немец. Но прошу учесть, что я не отождествляю Россию с понятием большевизма, напротив — я откровенный враг большевизма».
В «Политической исповеди», написанной в тюремной камере в марте того же года, Шморель говорит о своих монархических взглядах:
«Я… не хочу сказать, что государственная форма правления в России до 1917 года была бы моим идеалом, — нет. Царская власть тоже имела свои недостатки, быть может, даже очень многие, но ее основы — верные. В царе русский народ имел своего представителя, своего отца, которого горячо любил — и это по праву. В нем видели не столько главу государства, сколько именно отца, попечителя, советника народа — и опять же с полным правом, ибо таково и было отношение между ним и народом. Неладно обстояло дело почти со всей интеллигенцией, полностью потерявшей связь с народом, которая так и не смогла найти ее больше. Но, несмотря на смертельно больную интеллигенцию, а следовательно, и правительство, я считаю, что для России царская власть — единственно правильная форма». В протоколов допросов фигурируют и такие признания: «Вступая в 1937 году в немецкую армию (я поступил добровольно), я принес присягу фюреру. Я открыто признаюсь, что уже тогда мне внутренне что-то претило, но я объяснял себе это необычностью военной жизни и надеялся впоследствии приобрести иной настрой. Я, несомненно, обманулся в этой своей надежде, так как в кратчайшее время вступил в конфликт со своей совестью».
Гестапо так и не смогло обнаружить связи «русского» с советской разведкой, как ни старалось. Её не было и не могло быть. Зато неизвестна судьба тех людей, оставшихся в СССР с которыми познакомился и переписывался Александр и будущие члены подполья.
«Народный трибунал» по последним фигурантам дела «Белой розы» состоялся 19 апреля 1943 года. К этому времени все остальные члены группы были уже казнены. Председательствовал Роланд Фрейслер. Примечательно, что Фрейслер попал в русский плен во время Первой Мировой войны, а после революции и заключения Брест-Литовского мирного договора примкнул к большевикам и дослужился до комиссара. В 1920 вернулся обратно в Вену. Отвечая на его вопрос, стрелял ли он в русских, являясь солдатом вермахта на восточном фронте, Александр ответил, что он не стрелял в русских, как не стрелял бы и в немцев.
Приговор был оглашен в тот же день: смертная казнь через гилиотину, которая была довольно распространена в то время в Германии, правда, для преступников, совершивших уголовное преступление. Александра не спасло вмешательство высокопоставленного брата его мачехи, ветерана НСДАП и обладателя золотого партийного значка Рудольфа Гофмана, который ходатайствовал перед Гиммлером о смягчении приговора. Гиммлер ответил на ему так:
«Глубокоуважаемый партайгеноссе Герр Гофман!.. К сожалению, вынужден сообщить Вам, что не могу содействовать помилованию. …Недостойное деяние Александра Шмореля, которое без всякого сомнения в значительной степени обусловлено присутствием в нем русской крови, заслуживает справедливого наказания… Хайль Гитлер!»
1 мая 1943 Александр пишет родителям из тюрьмы:
«Если мне придется умереть, если прошение будет отклонено, знайте: я не боюсь смерти, нет! Поэтому не мучайте себя! Я знаю, что нас ожидает другая, более прекрасная жизнь, и мы еще обязательно встретимся…
Поймите, смерть не означает завершения жизни. Наоборот, это — рождение, переход к новой жизни, великолепной и вечной! Страшна не смерть. Страшно расставание. Лишь сейчас, когда нас разлучили, когда я потеряю вас всех, я осознал, как любил я вас.
Помните o встрече здесь, на земле, или там, в вечности. Господь направляет ход вещей на свое усмотрение, но на наше благо. Потому мы должны довериться ему и отдать себя в его руки, и тогда он никогда не оставит нас, поможет нам и утешит нас. «
Родственники и друзья планировали устроить Александру побег из тюрьмы, подкупив охрану, но он отказался, опасаясь за жизнь своих освободителей.
Александр Шморель был казнен 13 июля 1943 года в возрасте 25 лет вместе с Куртом Хубертом в Мюнхенской тюрьме Штадельхайм. Похоронен по православному обряду на кладбище Ам Перлахер Форст. Через несколько лет рядом же похоронят и его няню.
Именем Александра названы школы, улицы и площади в Германии, в родном Оренбурге планируется установить памятник Александру Шморелю.
В начале 1990-х по инициативе архиепископа Берлинского и Германского Марка (РПЦЗ) была инициирована процедура канонизации Александра Шмореля. 11 июля 1994 года решением Архиерейского Собора он был прославлен в Германой епархии РПЦЗ, как местночтимый святой. 4 и 5 февраля 2012 года на могиле Александра в Мюнхене и в кафедральном соборе состоялась торжественная служба, которая завершила процедуру причисления Александра Шмореля к новомученикам российским.